Мы знаем о трагическом опыте жертв военных и политических конфликтов, депортаций, репрессий, которые произошли в 19 и 20 веке.
Но что мы знаем о последствиях этих страшных катаклизмов?
Оказывается, война не заканчивается поколением, которое воевало или было втянуто в военные действия, - она передается как минимум на 4 поколения потомков.
Сегодня мы сталкиваемся с невообразимо широким спектром психической патологии: девиантное поведения, явные и маскированные депрессии, биполярные расстройства, огромное количество неврозов разного типа, асоциальное поведение, так называемые «пограничные состояния», всевозможные фрустрации, - бессчетное число подобных амбулаторных форм психических расстройств, которые непосредственно отражаются на соматическом уровне пациентов; однако есть тяжелые клинические формы психопатий, которые тоже растут как грибы после обильного дождя… Наконец, мы сталкиваемся с угрожающим ростом суицидальной статистики. Эта ситуация усугубляется тяжелой социальной дезадаптацией, причиной которой является множество объективных и субъективных факторов, на которых мы останавливаться не будем.
Если сегодня мы встречаем психическую норму, то она уже кажется чем-то неординарным…
На самом деле, эта «пандемия» безумия имеет свое логическое объяснение с точки зрения достижений современных наук.
Оказывается, революции, войны, перестройки продлеваются во времени и пространстве, потому что стресс передается по наследству. К этому заключению, в частности, пришли ученые Высшей технической школы Цюриха. Об этом университете слышали не так много, как о Гарварде или Кембридже, но именно Цюрихский университет выпустил 21 нобелевского лауреата, в том числе, Альберта Эйнштейна.
Изабель Мансуй из Института мозга при университете исследовала особенности депрессивного, асоциального и суицидального поведения, проводя опыты на мышах. Например, мыши также, как и люди, впадают в депрессию. Мышей помещали то в холодную воду, то в тесную коробку, притом в разное время, чтобы подопытные не могли привыкнуть. Выяснилось, что информация о стрессе оставляет «отпечаток» минимум на 4 поколениях мышей. Это не генетическая память, - последовательность генов не меняется, но эпигенетическая память. Посттравматический стресс передается через микрорибонуклеиновые (микроРНК) молекулы, которые находятся в клетках спермы. Убрать эту особенность невозможно, поэтому дети и внуки не только узнают о тяжелой жизни предков, но и разделяют это бремя. Ученые уверены, что подобные механизмы действуют у всех живых существ, и люди не исключение.
Шведский ученый Ларс-Олов Бюгрен проследил по архивным данным небольшого шведского городка Оверкалекса, который был в 19 веке был практически отрезан от внешнего мира: во время хорошего урожая жители ели хорошо и даже переедали, во время неурожая голодали. По данным церковно-приходских документов выяснили продолжительность жизни детей, которые родились в 1890 и 1905 годах, исследуя питание их бабушек и дедушек в допубертатный период (с 8 до 12 лет). Бабушки и дедушки, которые переедали, давали поколение внуков, которые жили недолго, так как им эпигенетически передалась склонность к ожирению и диабету.
В настоящее время подобные исследования стали целым направлением. По словам российского политолога и экономиста Марка Урнова, генетические и эпигенетические особенности оказываются гораздо сильнее воспитания. В политологии, например, наблюдают особенности людей, склонных к риску.
Это типичный признак посттравматического состояния, который проявляется в форме пренебрежения опасностью, снижения или утраты инстинкта самосохранения.
(Подобное наблюдение вполне укладывается в модель поведения черкесских воинов, которые по словам очевидцев пренебрегали смертельной опасностью, физической и моральной болью; интересно, что этот стереотип закрепился как норма в этическом массовом сознании, что очевидно объясняется очень длинным периодом военной демократии, периодом 100-летней войны и пр.).
Эпигенетический рисунок складывается из таких факторов, как социальные условия, отношения с властью, и пр.
Ученые из Цюриха разделяют эту точку зрения. Мышей, отцы которых пережили стресс, достаточно поместить в нормальные условия: хорошее кормление, свет, сухое просторное помещение и пр., и эпигенетический фон нормализуется. Для человека аналогичная профилактика и реабилитация должны проводиться гораздо дольше и сложнее, но если они не проводится, то признаки стресса будут передаваться вновь и вновь.
Таким образом, проведенные научные исследования доказали, что наши эмоциональные потрясения оставляют после себя химические следы, которые генетическим путем передаются потомству. Глубокие переживания в детстве могут изменить генетическую наследственность. Логично предположить, что культурные влияния, традиции, обычаи могут быть биологически наследованы.
«Впечатления и переживания раннего детства оставляют маркировки, - утверждает профессор фармакологии Моше Сциф (Moshe Szyf) из университета McGill (Монреаль, Канада). – Эти маркировки остаются надолго и впоследствии действуют отрицательно на здоровье, вызывая болезненные эффекты». Уже давно известно, что злоупотребления в воспитании детей оставляют глубокие душевные раны. Но при этом никто не знал, какие именно генетические процессы имеют место. Теперь мы знаем, что это связано с эпигенетическим наследованием, когда неизменная ДНК подвергается метилированию, то есть «замыкается» метилом СН3, который обратимо выключает то или иное звено ДНК.
У взрослых изменения эпигенетического рисунка может нести ответственность за такие заболевания, например, как рак или шизофрения. При этом эпигенетические изменения от родителей передаются детям, а иногда и их потомкам на протяжении нескольких поколений, обычно трех или четырех.
Эпигенетика доказала, что «люди обладают властью над геномом». Данные науки доказывают, что люди способны влиять на свою судьбу и здоровье, но это же обстоятельство наделяет нас особой ответственностью за свою судьбу и судьбу своего потомства.
С другой стороны, современный уровень нового научного понимания этой проблемы меняет угол зрения на насилие в целом, начиная с бытового (широкий спектр насильственных действий), кончая широкомасштабными военными конфликтами. Последствия войны оказываются еще более разрушительными и глобальными, чем мы представляли ранее, так как они отражаются на многих поколениях потомков. В частности, возникает закономерный вопрос, в какой степени пострадали дети и внуки жертв сталинских массовых репрессий, которые явились для них дополнительной психической травмой накануне и после ВОВ?
Между тем, эта проблема практически даже не обозначена. Необходимо коренным образом пересматривать стратегию отношения к войне не только на индивидуальном уровне, но менять коллективную и государственную ответственность.
Подобный высветившийся аспект психосоматических последствий мирового перманентного насилия в обозначившейся тесной связи социально-политического и генетического может явиться началом переосмысления безотрадной глобальной картины мира с ее дегенеративными и инволюционными процессами, присущими современному обществу разных стран.
Кроме того, становится очевидной разница между завершенными и «незавершенными», непроговоренными военными преступлениями, каким является, например, махаджирство. (Хорошо известно, что массовая депортация уцелевших в ходе военных действий Русско-Кавказская войны черкесов совершалась в нарушение международной конвенции, принятой в то время, поэтому генерал Евдокимов и другие военачальники действовали скрыто).
Открытые, официально завершенные войны (Вторая мировая война) и конфликты имели и могут иметь возможность моральной, политической (в ряде случаев финансовой) реабилитации – как коллективной, так и частной (на уровне каждого участника, ветерана войны и тыла).
Однако «закрытые», непроговоренные, «замороженные» войны и конфликты, как Русско-Кавказская война, после завершения не могут повлечь за собой необходимый этап научного анализа, общественного осуждения, извлечения исторических уроков и пр. При этом обязательный для пострадавшего народа процесс моральной, физической реабилитации становится невозможным. Но с высоты открывшихся научных фактов он жизненно необходим, так как генофонд пострадавшего народа без реабилитации не может быть полноценно восстановлен.
Необходимо отметить, что потомки черкесов и других пострадавших народов Северного Кавказа после 100-летней Р-К войны пережили на исторической родине целый ряд других потрясений: русско-турецкая война, февральская и октябрьская революции, гражданская война, первая мировая, финская война, сталинские репрессии 30-40 годов, наконец, Вторая мировая.
Психо-соматическому кризису способствует депрессивное состояние республики КБР, которая из некогда цветущей, стабильной постепенно оказалась на втором месте снизу среди субъектов Российской Федерации. В какой мере эти современные проблемы закрепляют уже имеющийся фон психопатий после длительной исторической травмы, или формируют дополнительные нарушения – подобный вопрос даже не поставлен.
Как адаптировались 95% насильственно депортированных черкесов и других представителей северокавказских народов к суровым условиям новой родины, новой реальности? Мы знаем об огромных потерях первой волны эмиграции, но как эти тяжелые условия повлияли на генофонд выживших? Об этом ничего не известно.
Если совсем недавно война при всей своих ужасах непосредственного воздействия на ее участников и свидетелей казалась конечной, то сегодня она оказывается бесконечной, так как пагубно влияет на их потомков, деформируя здоровый генофонд, и ставит под вопрос его настоящее и будущее благополучие.
Мадина ХАКУАШЕВА, доктор филологических наук